Неточные совпадения
«Теперь сходитесь».
Хладнокровно,
Еще не целя, два врага
Походкой твердой, тихо, ровно
Четыре перешли шага,
Четыре смертные ступени.
Свой пистолет тогда Евгений,
Не преставая наступать,
Стал первый тихо подымать.
Вот пять шагов еще ступили,
И Ленский, жмуря
левый глаз,
Стал также целить — но как раз
Онегин выстрелил… Пробили
Часы урочные: поэт
Роняет молча пистолет.
Гаврило.
Четыре иноходца в ряд, помилуйте, за ними. Для кого же Чирков такую четверню сберет! Ведь это ужасти смотреть… как
львы… все
четыре на трензелях! А сбруя-то, сбруя-то! За ними-с.
— Ничего неприличного я не сказал и не собираюсь, — грубовато заявил оратор. — А если говорю смело, так, знаете, это так и надобно, теперь даже кадеты пробуют смело говорить, — добавил он, взмахнув
левой рукой, большой палец правой он сунул за ремень, а остальные
четыре пальца быстро шевелились, сжимаясь в кулак и разжимаясь, шевелились и маленькие медные усы на пестром лице.
— Четвертый, — сказал старик, обращаясь к своим, и даже показал
четыре пальца
левой руки. — В замещение Михаила Локтева посланы? Для беженцев, говорите? Так вот, мы — эти самые очевидные беженцы. И даже — того хуже.
Они стали все четверо в ряд — и мы взаимно раскланялись. С правой стороны, подле полномочных, поместились оба нагасакские губернатора, а по
левую еще
четыре, приехавшие из Едо, по-видимому, важные лица. Сзади полномочных сели их оруженосцы, держа богатые сабли в руках; налево, у окон, усажены были в ряд чиновники, вероятно тоже из Едо: по крайней мере мы знакомых лиц между ними не заметили.
На одной из них, на
левой, была воздвигнута горка из
четырех ситцевых подушек, одна другой меньше.
В этот день мы дошли до фанзы таза Лай Серл. Здесь Тютихе принимает в себя с
левой стороны 2 маленькие речки: Сысенкурл [Сы-сянь-дунь-эр — пещера
четырех духов.] и Сибегоу [Си-бей-гоу — северо-западная долина.].
Расспросив удэгейцев о дороге, мы отправились дальше и очень скоро дошли до того места, где Иман поворачивает на северо-запад. Здесь в углу с
левой стороны примыкает к реке большая поляна. Она длиной 5 км и шириной около 2 км. В конце ее находятся
четыре фанзы.
По воскресеньям он аккуратно ходил к обедне. С первым ударом благовеста выйдет из дома и взбирается в одиночку по пригорку, но идет не по дороге, а сбоку по траве, чтобы не запылить сапог. Придет в церковь, станет сначала перед царскими дверьми, поклонится на все
четыре стороны и затем приютится на
левом клиросе. Там положит руку на перила, чтобы все видели рукав его сюртука, и в этом положении неподвижно стоит до конца службы.
Так, в
левой зале крайний столик у окна с
четырех часов стоял за миллионером Ив. Вас. Чижевым, бритым, толстенным стариком огромного роста. Он в свой час аккуратно садился за стол, всегда почти один, ел часа два и между блюдами дремал.
Всю дичь по месту ее жительства, хотя оно и изменяется временами года и необходимым добыванием корма, разделить на
четыре разряда: I) болотную, II) водяную, III) степную, или
полевую, и IV) лесную.
— Что же вы про тех-то не скажете? — нетерпеливо обратилась Вера к отцу. — Ведь они, коли так, сами войдут: шуметь начали.
Лев Николаевич, — обратилась она к князю, который взял уже свою шляпу, — там к вам давно уже какие-то пришли,
четыре человека, ждут у нас и бранятся, да папаша к вам не допускает.
— Василий, — говорю я, когда замечаю, что он начинает удить рыбу на козлах, — пусти меня на козлы, голубчик. — Василий соглашается. Мы переменяемся местами: он тотчас же начинает храпеть и разваливается так, что в бричке уже не остается больше ни для кого места; а передо мной открывается с высоты, которую я занимаю, самая приятная картина: наши
четыре лошади, Неручинская, Дьячок,
Левая коренная и Аптекарь, все изученные мною до малейших подробностей и оттенков свойств каждой.
Несмотря на свои
четыре года, она ходила еще плохо, неуверенно ступая кривыми ножками и шатаясь, как былинка: руки ее были тонки и прозрачны; головка покачивалась на тонкой шее, как головка
полевого колокольчика; глаза смотрели порой так не по-детски грустно, и улыбка так напоминала мне мою мать в последние дни, когда она, бывало, сидела против открытого окна и ветер шевелил ее белокурые волосы, что мне становилось самому грустно, и слезы подступали к глазам.
— Смотри, Александров, — приказывает Тучабский. — Сейчас ты пойдешь ко мне навстречу! Я — командир батальона. Шагом марш, раз-два, раз-два… Не отчетливо сделал полуоборот на
левой ноге. Повторим. Еще раз. Шагом марш… Ну а теперь опоздал. Надо начинать за
четыре шага, а ты весь налез на батальонного. Повторить… раз-два. Эко, какой ты непонятливый фараон! Рука приставляется к борту бескозырки одновременно с приставлением ноги. Это надо отчетливо делать, а у тебя размазня выходит. Отставить! Повторим еще раз.
—
Четыре тройки от Ечкина. Ечкинские тройки. Серые в яблоках. Не лошади, а
львы. Ямщик грозится: «Господ юнкеров так прокачу, что всю жизнь помнить будут». Вы уж там, господа, сколотитесь ему на чаишко. Сам Фотоген Павлыч на козлах.
Все
четыре роты, четыреста человек, неторопливо выливаются на большой внутренний учебный плац и выстраиваются в двухвзводных колоннах: на правом фланге юнкера старшего курса с винтовками; на
левом — первокурсники без оружия.
И вот во время уже проповеди подкатила к собору одна дама на легковых извозчичьих дрожках прежнего фасона, то есть на которых дамы могли сидеть только сбоку, придерживаясь за кушак извозчика и колыхаясь от толчков экипажа, как
полевая былинка от ветра. Эти ваньки в нашем городе до сих пор еще разъезжают. Остановясь у угла собора, — ибо у врат стояло множество экипажей и даже жандармы, — дама соскочила с дрожек и подала ваньке
четыре копейки серебром.
— Слушаю, — сказал Полторацкий, приложив руку к папахе, и поехал к своей роте. Сам он свел цепь на правую сторону, с
левой же стороны велел это сделать фельдфебелю. Раненого между тем
четыре солдата унесли в крепость.
Справив все, что мне нужно было в местечке, я перекусил на скорую руку в заезжем доме фаршированной еврейской щукой, запил ее прескверным, мутным пивом и отправился домой. Но, проезжая мимо кузницы, я вспомнил, что у Таранчика давно уже хлябает подкова на
левой передней, и остановился, чтобы перековать лошадь. Это заняло у меня еще часа полтора времени, так что, когда я подъезжал к перебродской околице, было уже между
четырьмя и пятью часами пополудни.
В комнату нашу вошла большая, полная, даже почти толстая дама с косым пробором и с мушкой на
левой щеке. За ней
четыре барышни в ватных шелковых капотах, за ними горничная девушка с красивым дорожным ларцом из красного сафьяна, за девушкой лакей с ковром и несколькими подушками, за лакеем ливрейным лакей не ливрейный с маленькою собачкой. Генеральша, очевидно, была недовольна, что мы заняли комнату, прежде чем она накушалась здесь своего чаю.
Старики Протозановы так на это и смотрели, и когда сын их
Лев Львович, получив чин в гвардии, приехал из Петербурга на побывку домой с тем же пламенем любви к сиротке, с каким
четыре года тому назад уехал, то они только обрадовались, что это чувство, выдержав испытание, остается прочным.
Лошади сильные, крепкие как
львы, вороные и все покрытые серебряною пылью инея, насевшего на их потную шерсть, стоят тихо, как вкопанные; только седые, заиндевевшие гривы их топорщатся на морозе, и из ноздрей у них вылетают
четыре дымные трубы, широко расходящиеся и исчезающие высоко в тихом, морозном воздухе; сани с непомерно высоким передним щитком похожи на адскую колесницу; страшный пес напоминает Цербера: когда он встает, луна бросает на него тень так странно, что у него вдруг являются три головы: одна смотрит на поле, с которого приехали все эти странные существа, другая на лошадей, а третья — на тех, кто на нее смотрит.
Рассказав не менее ста раз, всем и каждому, счастливое событие со всеми его подробностями, я своими руками стащил волка к старому скорняку и заставил при себе снять с него шкуру. Я положил волку двадцать
четыре дробины под
левую лопатку. Волк был необыкновенно велик и сыт; в одной его ноге нашли два железных жеребья, давно заросшие в теле. Очевидно, что он был стрелян.
Большая комната в доме Бардиных. В задней стене
четыре окна и дверь, выходящие на террасу; за стеклами видны солдаты, жандармы, группа рабочих, среди них Левшин, Греков. Комната имеет нежилой вид: мебели мало, она стара, разнообразна, на стенах отклеились обои. У правой стены поставлен большой стол. Конь сердито двигает стульями, расставляя их вокруг стола. Аграфена метет пол. В
левой стене большая двухстворчатая дверь, в правой — тоже.
На
левой же стороне видны обширные, хлебом покрытые поля, лесочки, три или
четыре деревеньки и вдали село Коломенское с высоким дворцом своим.
Поговорив с ней, убийца схватил ее за
левую руку, и так сильно, что порвал рукав казакина и сорочки и оставил след в виде
четырех пятен.
На
левой руке, на один вершок выше кисти, найдено
четыре синих пятна: одно на тыльной стороне и другие три на ладонной.
Перезвон в «Братьях Карамазовых» — «мохнатая, довольно большая и паршивая собака… Правый глаз ее был крив, а
левое ухо почему-то с разрезом. Она взвизгивала и прыгала, служила, ходила на задних лапах, бросалась на спину всеми
четырьмя лапами вверх и лежала без движения, как мертвая… Коля, выдержав Перезвона определенное время мертвым, наконец-то свистнул ему: собака вскочила и пустилась прыгать от радости, что исполнила свой долг».
Все большие притоки Анюя находятся в верхнем его течении. Если итти вверх по течению, то первой рекой, впадающей в него с
левой стороны, как мы уже знаем, будет река Тормасунь, потом в двух днях пути от нее — река Гобилли. Затем в половине дня расстояния с
левой же стороны две реки — Малая и Большая Поди, а за ними в
четырех километрах — река Дынми. По ней я и наметил путь на реку Допи, впадающую в бухту Андреева.
Тогда же были конфискованы дипломы и на ордена князя Лимбургского: орден Голштейн-Лимбургского
Льва и соединенные ордена
четырех императоров и древнего дворянства.
— Тут Петрушка вытянул
левую руку, изуродованную отсутствием
четырех суставов и представляющую из себя теперь обрубок, тщательно обмотанный бинтом.
Русскую литературу читал интересный москвич, человек времени Надеждина и Станкевича, зять Н.
Полевого, Михаил Розберг; но этот курс сводился к трем-четырем лекциям в семестр.
Прошел год и
четыре месяца. Был сильный мороз, градусов в тридцать пять, и дул пронзительный ветер. Степан Иваныч ходил по улице, распахнувши на груди шубу, и ему досадно было, что никто не попадается навстречу и не видит на его груди
Льва и Солнца. Ходил он так до вечера, распахнувши шубу, очень озяб, а ночью ворочался с боку на бок и никак не мог уснуть.
Ближайшие распоряжения для шаек, сколько видно по собранным сведениям и ходу дел, состояли в том, чтобы образовать из повстанцев на правом берегу Днепра
четыре шайки, а на
левом две.
По
левой его стороне были расположены в
четыре этажа камеры с однообразными дубовыми дверьми и ярлыками, на которых были обозначены номера их. К ним вела железная, с такими же перилами лестница.
На
левой руке Баранщикова были воспроизведены нижеследующие изображения: «1) Святая дева Мария, держащая в правой руке розу, а в
левой тюльпан; 2) корабль с опущенным якорем на канате в воду; 3) сияющее солнце; 4) северная звезда; 5) полумесяц; 6)
четыре маленькие северные звезды; 7) на кисти той же
левой руки был изображен осьмиугольник, а еще ниже 8) „1783 год“, и еще ниже 9) буквы „М. Н.“, т. е. Мишель Николаев (стр. 16 и 17)».